Если бы спасатели читали Марка Аврелия, они делали бы свою работу куда менее торопливо, понимая, что, в сущности, нет никакой разницы — успеют они к пострадавшему или нет. Тому бедняге на носилках все равно суждено умереть рано или поздно; кроме того, все происходит именно так, как и должно произойти, — зачем же поднимать такой переполох?

Я вновь залез в постель и задремал; наверное, начиналась лихорадка. Спал я неровно, все время метался в постели; меня преследовали кошмары, и проснулся я весь в поту. Наполнив ванну такой горячей водой, какую только мог выдержать, я с вожделением опустился в нее, ощущая, как боль постепенно покидает меня.

Когда вновь зазвонил телефон, я еще лежал в ванне и решил не вставать, а когда выбрался из нее, перезвонил администратору и спросил, не оставлял ли тот, кто звонил, каких-нибудь сообщений для меня. Их не оказалось, а гениальный служащий так и не смог вспомнить, кто же это был — мужчина или женщина.

Скорее всего, подумалось мне, это был Мотли, однако я не мог утверждать этого наверняка. Который был час, я не обратил внимания. Да и мало ли кто еще это мог быть!.. Я раздал кучу визиток по всему городу, и позвонить мне теперь мог кто угодно.

А если звонил все-таки Мотли, то возьми я трубку или нет, это уже ничего не могло бы изменить.

Когда телефон зазвонил вновь, я уже не спал минут десять — пятнадцать. Небо начинало светлеть; сначала я должен был подняться, отправиться в ванную и выяснить, насколько много крови в моей моче на этот раз.

Потом я подошел к телефону и поднял трубку.

— Доброе утро, Скаддер! — послышался знакомый голос, и меня пробрал арктический холод.

Что говорил я, не помню точно; должно быть, произнес что-то, но не могу утверждать этого наверняка. Может, я просто молча сидел у этого проклятого телефона.

— У меня сегодня была трудная ночь, — сказал он. — Наверное, ты уже прочитал об этом?

— Что ты имеешь в виду?

— Кровь.

— Не понимаю.

— Конечно, не понимаешь. Я говорю про кровь, Скаддер. Не про твою — хотя боюсь, что пролилась и она. Но нечего причитать над пролитой кровью, не так ли, Скаддер?

Я сжал телефонную трубку изо всех сил; внутри неудержимо росло чувство гнева и одновременно — бессилия, но я контролировал себя, так что Мотли не услышал моей ответной реплики, которую, видимо, ждал. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю.

— Кровь и кровные узы, — промолвил он. — Ты потерял очень близкого и дорогого тебе человека. Мои соболезнования.

— Что ты...

— Читай газеты, — коротко бросил он, и в трубке послышались гудки.

Я набрал номер Аниты, чувствуя, как стальной обруч стискивает мою грудь все сильнее и сильнее, но когда в трубке послышался ее голос, я внезапно не нашелся, что сказать. Я просто молча сидел у телефона, тяжело дыша; несколько раз недоуменно повторив: «Алло?», она повесила трубку.

Кровные узы, кто-то близкий и дорогой мне. Элейн? Неужели он узнал, что она была моей дорогой и горячо любимой «кузиной Фрэнсис»? Смысла в этом не было, но я все-таки позвонил и ей — послышались короткие гудки. Я решил было, что он расправился с ней, и просто бросил трубку, и позвонил оператору. Оказалось, что линия в самом деле занята, и Элейн разговаривает с кем-то. Я представился офицером полиции, и оператор предложила прервать разговор; я попросил ее не беспокоиться — разговаривать с Элейн мне сейчас хотелось даже меньше, чем с Анитой. Я удостоверился, что она жива, — этого было достаточно.

А сыновья?

Я уже принялся рыться в записной книжке, прежде чем понял всю неправдоподобность такого предположения. Даже если он действительно смог разыскать одного из них и решился отправиться за ним в погоню через всю страну, каким образом репортаж об этом мог появиться уже в сегодняшних газетах? Может, мне действительно стоило спуститься и купить их?

Быстро накинув что-то на себя, я спустился и купил «Ньюс» и «Пост». Статьи в них на первых страницах были на одну и ту же тему. Выяснилось, что семья иммигрантов из Венесуэлы была убита по ошибке — они никакого отношения к торговцам наркотиками не имели. Торговала ими другая семья венесуэльцев, жившая неподалеку, и убийцы просто попали не в тот дом.

Замечательно!..

Я отправился в «Пламя», сел у стойки и заказал себе чашечку кофе, затем наугад открыл одну из газет.

И сразу наткнулся на то, что искал. Статью эту трудно было не заметить — она занимала всю полосу на третьей странице.

Молодая женщина была зверски убита неизвестным убийцей или убийцами, которые ворвались к ней в дом прошлой ночью. Она работала финансистом в одной из инвестиционных компаний, офис которой находился на Уолл-стрит. Жила она возле Грэмерси-Парк на Ирвинг-Плэйс, где занимала четвертый этаж здания конца прошлого века.

Рядом были помещены две фотографии. На одной из них была изображена девушка с миловидным, удлиненным личиком и высоким лбом; выражение ее лица было серьезным, глаза смотрели внимательно и строго. На другой я увидел окруженный полицейскими машинами подъезд дома, из которого санитары выносили в пластиковом пакете тело убитой. Прочитав статью, я узнал, что богатая квартира была вчистую разграблена, а женщина — многократно изнасилована и подвергнута изуверским истязаниям. Полицейские отказались сообщить детали убийства — как обычно в подобных случаях, — но в статье указывалось, что жертва была обезглавлена.

Багс Моран, которому суждено было стать одной из жертв побоища в День святого Валентина, с первого взгляда определил, кто расстрелял его людей в одном из гаражей Чикаго.

— Так убивает только Капоне, — сказал он.

В наше время никто не мог бы судить об убийстве с подобной безошибочной уверенностью. Люди постоянно убивают друг друга разнообразными чудовищными способами, и даже Мотли нельзя было узнать по почерку его преступлений.

Но я сразу понял, что это — его рук дело. Мне оставалось лишь узнать, как звали жертву.

Ее имя было Элизабет Скаддер.

Глава 16

Я судорожно листал страницы справочника «Белые страницы Манхэттена» на букву "С". Всего их было восемнадцать, и три из них посвящались бизнесменам. Меня там, естественно, не было, но Элизабет была — о ней сообщалось как о «Скаддер Э. Дж.», а также указывался адрес — Ирвинг-Плэйс.

Я опять схватился за телефон и начал набирать номер Деркина, но остановился в последний момент, немного подумал и положил трубку обратно.

Через несколько минут телефон зазвонил сам. Это была Элейн. Мотли опять позвонил ей, снова первым делом потребовал отключить автоответчик, и она вновь покорно выполнила его требование. С этого момента он перешел с шепота на нормальный голос, а Элейн незаметно включила автоответчик, чтобы записать голос Мотли на магнитофон.

— И можешь себе представить, ничего не вышло, — упавшим голосом сообщила мне Элейн. — Эта чертова коробка вздумала сломаться в самый неподходящий момент. Может, я сама что-то сделала не так — не знаю, не проверяла. Все вроде бы включилось нормально, но когда я потом поставила кассету, на ней не оказалось ровным счетом ничего.

— Не переживай.

— Он рассказал мне об убийстве еще одной женщины этой ночью. Эх, была бы у нас запись... А я опять все испортила.

— Не волнуйся; это не имеет значения.

— В самом деле? А я-то решила, что задумала нечто гениальное.

— Не думаю, что это нам могло бы сильно помочь. У меня складывается впечатление, что в этом деле невозможно найти никаких важных доказательств, которые могли бы пролить свет на всю картину преступлений Мотли. Сама мысль о расследовании кажется мне теперь совершенно бессмысленной: можно охотиться за все новыми и новыми уликами до бесконечности, а он тем временем будет творить то же самое, что сделал прошлой ночью.

— Что произошло? Он не рассказал мне никаких подробностей, так что особого смысла в записи действительно не было. Я только поняла, что он опять убил кого-то.